Международный конкурс рассказов «Триумф короткого сюжета»

На планете Земля в Мурманском Заполярье расположена маленькая страна мечты – Ковдория. Люди, обитающие в ней, закалены суровым климатом, радуются солнцу и теплу и знают всё о северном сиянии. Зима здесь длится 9 месяцев в году, средняя температура летом не выше 14 градусов, а зимой падает до минус 50. Когда заканчивается полярная ночь, народным гуляньям и ярмаркам нет конца. Население страны, живущее за полярным кругом, дружелюбно и трудолюбиво, занимается морским промыслом и торговлей. Насыщена и интересна культурная жизнь Ковдории.

          Пятнадцать лет назад именно здесь был основан Международный конкурс для талантливых прозаиков и поэтов, обнимающий Землю своими заснеженными крыльями. С 2007 по приглашению главного администратора я не только принимаю участие в конкурсах, но и являюсь членом международного жюри. В нынешнем, 2021, по устоявшейся доброй традиции вошла в состав жюри Конкурса рассказов о жизни или о любви «Триумф короткого сюжета».

          Представляю вам, дорогие читатели трёх авторов, рассказы которых тронули сердце добротой, бережным отношением к природе, старости, доверчивому детству, ко всему сущему на планете, в чём так остро нуждается любая душа, уставшая от междоусобиц,  политических распрей, недоверия при острой нехватке нежности и любви. 

Наталия Мухина, участник форума ІРЦЕФ (Молдова)

.

.

ОДУВАНЧИКИ

Илья Мороз, 1991

г. Красноярск, Россия

[email protected]

Москалюк Илья Владимирович

.

– Дед или бабка?

– Чего?

Илюша поднимает липкие глаза на дедушку и тут же морщится от яркого солнца. Так жарко и душно, как в мешке, что дед с внуком сползли со скамейки на прохладную траву и долго сидели, молча прислонившись к беленому палисаднику. Трудиться сегодня было совершенно невозможно, да и погода, бог дал, позволила переделать всю работу наперед. Красная ниточка ртути в термометре, как тонкая гусеница на черемухе, тянулась к сорока. И лежать бы сегодня до вечера под тенью кустов.

– Дед или бабка? – дед Христик упрямо протягивает мальчику одуванчик.

– Ну, пусть будет дед!

Илюша недоверчиво смотрит на пушистый, как кроличья лапка, белый цветок, мол, стоит ли эта игра внимания? Весь день палит, что лишний раз и шевелиться не хочется. Вдали, на объездной гравийной дороге проехала первая машина за полчаса, подняв рыжий лисий хвост пыли. Прохожих так и вовсе не было с самого утра. Тоска. Только ласточки всё так же резво пикируют к земле.

– Дуй! – дед улыбается.

Илюша весь в сомнениях: не дурачат ли его?

– Ну же!

Илюша набирает полный рот воздуха и дует на одуванчик. Дед Христик внимательно рассматривает остатки пуха на несчастном цветке.

– Кажется, бабка…

– Это ещё почему? – Илюша приподнимается на колени и тоже разглядывает цветок.

Дедушка делает вид, что не слышит.

– Ну, точно! Бабка! Определенно бабка! – подводит итог с видом опытного ботаника.

– Да почему же? – Илюша возмущенно вскакивает на ноги.

Дед смотрит на него и смеется. Гладит по светлой голове. Вытирает щеку – Илюша где-то запачкал.

– Смотри, – дед жестом предлагает Илюше сесть обратно. – Если бы ты сдул весь пух, то получилась бы лысина, как у деда. А ты тут оставил немного, прямо на макушке, как у бабки! Понимаешь?

Илюша немного думает, затем заливается звонким смехом на всю улицу.

– Так что ж ты, деда, сразу не сказал? Я бы тогда посильнее дунул! Я если б захотел, я бы со всей поляны бы сдул одуванчики!

– Как тот волк в сказке?

– Как волк! В сказке про поросят!

Дед хохочет.

– Погоди, погоди! А хочешь фокус? Другой.

– Хочу! – голубые глаза Илюши заблестели, и он садится напротив деда, сказки и волшебство – это его любимое занятие.

Дед срывает ещё один одуванчик.

– Глаза закрой, а рот открой! – командует дед Христик в рифму.

Илюша не думая зажмурился и широко-широко открыл рот, показав прорехи между молочными зубами. Дед, не мешкая, сунул ему одуванчик в рот да поглубже, и закашлял добрым стариковским смехом.

– Плохой фокус! Глупый! – Илюша выплевывает пух и сам же улыбается своей наивности.

Дед ещё долго смеется, и они оба ложатся на траву. Недалеко домашняя утка переваливаясь пасет своих желтых утят, она не отходит от корытца с водой. Кошка крадется по забору, как по канату, высматривая воробьев на рябине. Высоко, еле видно, кружит коршун. Дед расстегивает верхние пуговицы своей рубахи. Кожа коричневая и жесткая на шее, а под рубашкой белая, как молоко.

– Жарко, правда, деда?

– Правда, Илюша. Июнь нынче жаркий.

– А ещё больше половины лета впереди, да, деда?

Дед щурится на Илюшу и улыбается краем губ.

– У тебя, Илюша, ещё много лет впереди. И зим и вёсен. Много всего, Илюша. Ты только не торопись.

– А у тебя, деда? Много лет впереди?

Глаза деда тут же намокают. В последнее время его глаза часто намокают и краснеют. Он отводит взгляд и теперь наблюдает за коршуном в небе.

– Много, – сказал он еле слышно.

– Деда, а мама с папой приедут за мной? – Илюша переворачивается на живот и ждет ответа, хотя задавал этот вопрос сегодня уже сто раз.

Дед Христик пару мгновений молчит, а затем так же переворачивается на живот. Только тяжелее, со стоном. Кости его долговязого тела ломит.

– А знаешь что, Илюша, я научу тебя. Слушай. Возьми-ка себе тот одуванчик. Да, тот, покрупнее, срывай его! Вот! Знаешь ли ты, что одуванчик – это волшебный цветок? Да-да. Закрой глаза, загадай желание и никому не говори его, а если ты сможешь сдуть все пушинки с цветка, то тогда твое желание исполнится. Попробуешь?

Илюша улыбается, быстро кивает, набирает побольше воздуха и… замирает.

– А ты не шутишь, деда?

– Нет, Илюша, в этот раз не шучу. Разве можно…

– Тогда возьми и ты! – Илюша срывает ещё один круглый одуванчик и протягивает его деду. – А то ты такой шутник, что опять обманешь меня как-то, а я останусь в дураках. И тоже загадывай желание!

– Хорошо, договорились! – дед Христик взял цветок двумя большими пальцами и сел на траву. На коленях остались мокрые зеленые пятна. – Начали?

– Ты загадал?

– Загадал.

– Какое?

– Так не сбудется же…

Илюша до хруста сжал стебель в маленькой ладошке, снова набрал воздуха во все легкие, надул щёки, раскраснелся и долго и сильно дул на свой одуванчик, пока тот не остался совсем голым.

– Смотри, деда, моё исполнится! – Илюша машет перед глазами дедушки чистым стеблем. – Моё исполнится! Исполнится! А твоё, дед? Ты весь пух сдул?

Илюша с беспокойством наклоняется к деду.

– Весь, Илюша! Весь! – дед Христик стыдливо, будто украв колосок с колхозного поля, прячет в кулаке одуванчик.

Илюша вскочил на ноги и стал бегать по поляне, гоняя в траве кузнечиков и вызывая недовольство толстой кряквы. Все его желания исполнятся! И совсем скоро! Распугал задремавших воробьёв, и кошка раздосадовано облизнулась и ушла обратно.

Дед смотрит на свои ладони. Все в мозолях и трещинах. Заусеницы на пальцах. Сколько черенков от кос перетёрлось в этих ручищах, сколько гаек было сорвано на тракторах, а сколько паскуд было оттаскано за голубые грудки кителей. Что ж, жизнь прожить – не поле перейти. И лёгкие уже совсем ослабли. Вон, даже неженка-одуванчик вышел победителем.

– Илюша, пойди сюда на минутку! Скорее, всего на минутку.

Илюша подбегает, останавливается, тяжело дыша, и дед берёт его за тонкий локоток. Он может обхватить его двумя пальцами.

– Ты же понимаешь? – дед Христик поправляет внуку воротник рубашки. – Илюша, ты не просто загадал своё желание и подул на цветок. Ты так же помог многим другим людям исполнить свои желания!

– Как так? – Илюша чешет непослушный волос на затылке.

– Пух! Эти маленькие парашютики! – дед дрожащими пальцами завязывает шнурок на ботинке мальчика: заячье ушко, заячье ушко, узелок. – Это же семена! Ты дунул, и они разлетелись по всей поляне, как бабочки, нашли себе новый дом. Совсем скоро из этих семян вырастут новые одуванчики, которые сорвут другие люди и загадают свои желания, которые тоже исполнятся, понимаешь? – почему-то деду Христику было важно, чтобы Илюша его сейчас понял.

– Кто ж их тут сорвёт, тут никто не ходит…

– А это не важно! Может, не сейчас, может, через сто лет, а может, и через тысячу. Люди приходят и уходят, а твои одуванчики тут будут всегда. Илюша, ты делай то, что можешь. Если можешь, сделай добро. Если не можешь добра, то хотя бы не делай дурного. А то, что будут делать другие – это ладно, это неважно. Как бы ни было вокруг, ты должен быть лучше, хотя бы чуточку лучше, Илюша! Понимаешь?

– Да, деда, я всё понял. Дед, ты себя хорошо чувствуешь?

Илюша тревожно смотрит прямо в помутневшие то ли от слез, то ли от чего-то ещё голубые глаза.

– Что?

– Ты не заболел, дед?

– А? Нет, всё хорошо, Илюша. Всё хорошо. Ты беги в хату, пожалуй, баба уже накрыла обед. Она блины стряпала. Со сметаной или с вареньем, как хочешь! Беги. И, постой! Скажи, бабе, чтобы вышла ко мне. Скажи ей, что я здесь, – добавил уже шёпотом, а может просто подумал. – Я здесь… полежу. Я полежу ещё маленько на траве. Устал что-то…

Илюша вприпрыжку побежал домой, шнурок снова развязался. А дед Христик лёг на прохладную траву и широко раскинул руки, как Христос, но не в таких мучениях. Одна из рук была в пуху от одуванчика. Парашютики прилипли к влажной ладони.

А на западе, на горизонте собирались тучи. Небо мазалось сливовым цветом. Это значит, будет дождь.

.

ВЫСТРЕЛ

Кириллов Сергей Яковлевич, 1949

г. Советск,

Калининградская обл., Россия

[email protected]

.

              Вот если бы историю, которой я хочу с вами поделиться, мне рассказал бы кто-нибудь другой, я бы на него руками замахал: «Дуркуешь, парень! Так даже в кино не бывает!» Хотя всякий знает, что в кино, чего хочешь, может быть. Но история эта произошла лично со мной, и потому есть чистая правда, хотя на правду с первого взгляда и непохожая. А дело было так…

         

Была у моего двоюродного брата Кольки болезненная страстишка – палить из чего попало в окружающую среду. Сначала из пугача палил, желательно над чьим-нибудь ухом, потом из «поджигахи» – самопала, значит – уже, бывало, и по воробьям да по банкам. Ещё подрос, – из «мелкашки»: всё равно куда, лишь бы бабахать – а потом уж из ружья. Как на ногах стоять научился, так на другой, наверное, день и палить начал. А уж как, ближе к десяти годам, ружьё в руки попало, тут на один порох было бы семье разоренье. Ладно, что батько у него был такой же шебутной; пороха да дроби у него, как песку в реке, пали сколько хошь – не убудет.

Мне до поры до времени его увлечение было чуждо – шуму много, да и страшновато из ружья-то – но всему, видать, свой срок, и где-то после десяти годов разохотился и я. До «поджигах», правда, у меня дело не дошло – начал сразу с «мелкашки» – зато к четырнадцати годам с ружьём уже управлялся уверенно и по лесам без оного в поисках грибов в сезон охоты уж не шастал. Мало ли на кого в чащобе-то напорешься… На медведка, например, или на волчишку серенького… А то ведь и на мамашу косолапую с отпрысками ненаглядными!.. С той уж «заменой подштанников» не отделаешься, ежели нужного впечатления не произведёшь! И ружьишко тут – весомый аргумент в таком «производстве». Оно, во-первых, самому его обладателю уверенности придаст, а, во-вторых, мамаша косолапая смирёнее будет, коль его увидит. И малышу своему «урок с натуры» преподаст: так, мол, и так, дитятко моё сердешное, этот двуногий хоть и невелик да худосочен с виду, но силёнку при себе большую держит. А силушку – любую! – надо уважать, кто бы её ни выказывал! И лучше уж двуногого этого стороной обойти, чтоб от греха подальше. Глядишь, и в смене подштанников нужда отпадёт, и все целы останутся. И совсем при этом не обязательно бабахать; постоять только малость надо твёрдо и уверенно. Так что ружьишек в нашем доме водилось по числу мужиков: мужиков двое, и ружей тоже два. И даром, что одному-то «мужику» и четырнадцать годков ещё «не стукнуло».

На охоту же – на настоящую – я, считай в первый раз, попал всё с тем же Колькой. Весной дело было, аккурат на «майские». Мне тогда ещё только восемнадцатый годочек шёл. Сомустил меня братан на тетеревиный ток. Я, говорит, уже бывал, дело верное – пойдём. Как тут не загоришься? Ток же! Ну, это, кто не знает – тетеревиный турнир в присутствии тетеревиных дам. Сие мероприятие заслуживает отдельного описания, и я вам про него пониже расскажу. А пока что давайте-ка со мной щей похлебаем на дорожку, да оденемся потеплее, а то ведь даром, что май – на севере-то в мае ещё и мороз по ночам, и снег по лесам. Вот лесом-то да в потёмках и рванём. По приморозку да по весеннему ледку на лужах. Почему в потёмках? Да потому, что ток начинается на рассвете, а до той поры до токовища надо ещё добраться и затаиться, чтоб никто не видел. Иначе будешь один «токовать» всё утро сам с собой и время впустую убьёшь. Но Колька в таких делах – калач тёртый, премудрости этой науки своим горбом и пузом изучил, так что положиться на него было можно. Правда, в тот день он был с порядочного похмелья – Первомай всё же – но с похмелья – не пьяный, разница есть, и на дело он был гож.

До места мы с ним дотопали, как и должно быть, ещё затемно. Хорошее место: сухо, красиво, лесочек молодой – знали тетеревиные генералы толк в выборе! Шалашку братанову отыскали – маленькая такая шалашка; в ней, если и стоять, то только на коленях, иначе голова через крышу высунется. Зато во всех других лежачих положениях разместиться в шалашке было можно.

Залезли мы с братаном вовнутрь, и, пока суть да дело, Колька мне всё и «распятнал». Сначала, говорит, «токовик» прилетит. Умри!!! Дышать забудь, потому что это главный начальник и разведчик. Тридцать минут, говорит, он будет обстановку проверять, и если «всё путём», то после этого срока пальнюшки прилетят. Тетёрки, значит. Ну, или курочки – зовите, как хотите, суть не в этом. Главное, что из-за них весь сыр-бор. Ради них тетеревиные кавалеры будут в удали молодецкой состязаться да свои права на потомство доказывать. Этого мне, конечно, Колька не говорил – он парень простой вообще – это уж я сам вам от себя добавил. А что до братана, то после пальнюшек, говорит, ещё несколько минут пройдёт – это, значит, пока они места зрительские займут – и уж тогда только прилетят пальники. И когда драка между ними начнётся, вот тогда и охота начнётся.

«Но стрелять надо одновременно, – Колька меня наущает. – Как бабахнет – они сначала остановятся на минуту, а потом опять в драку, и опять можно стрелять. Но если, не дай Бог, бабахнешь во время остановки – всё пропало. Разлетится ток. А потому стрелять будем по моей команде. Я сосчитаю «раз-два-три» – и сразу стреляй. Понял?»

Чего тут не понять: раз-два-три – и жми курок.

«Понял», – говорю.

«Ну, тогда всё; молчи и жди!» – закончил инструктаж братан.

Ладно, умолкли.

…Всё произошло точь-в-точь, как говорил мой родственник. Где-то около трёх часов утра, ещё в сумерках, прилетел один-единственный пальник. И уселся на самую высокую берёзу. А надо вам сказать, что место это, где мы с Колькой схоронились, было на краю небольшой поляны, со всех сторон окружённой молодыми берёзками и сосенками. Там раньше вырубка была; берёзки-то тово часу поднялись, а сосенки постепенно рост набирали. Вот и вышло, что окружение поляны вроде как двухэтажное: сначала – на первом этаже – сосенки метра по три-по четыре ростом, а над ними уж берёзки раза в два-три повыше. Но тоже ещё вихлявые, молодые потому что. Одна же берёза была явно постарше остальных. И повыше. Вот на неё-то «токовик» и уселся.

И ни звука. Ни шевеления. Только сидит и слушает. Но мы себя ничем не обозначили, и, правда; где-то через полчаса прилетели тетёрки. Ой, ребята-а-а!.. Ну, честное слово, как девки на танцульках!!! Уселись чинненько по второму этажу вокруг поляны – а она и вся-то метров тридцать по диаметру не будет – и давай промеж собой капризы моды и погоды обсуждать! Даже ни бельмеса можно было до этого по-птичьи не понимать, а только послушать, чтобы «смикитить» о чём речь идёт. Сидят, это значит, перещебечиваются, пёрышки серенькие поправляют, почечки берёзовые полузгивают, – женихов дожидаются! А те и налетели, мало погодя. Да со всех сторон! Да разом!! Да штук сто!!! Как ворон на свалку – целая туча! И сразу, без всякого разговора, все в драку!! И все со всеми!!! Батюшки-светы; я как увидал перед собой такое чудо, и про ружьё-то позабыл! Там по поляне трава прошлогодняя торчала; она невысокая такая, но ежели лежишь на земле (а я как раз лежал), то ног у пальников не видно – трава скрывает. И петухи эти, как большие чёрные пароходы, крылья буквой «Ф» загнув, по этой траве и скользили кто куда. Разбежится такой «пароход» в сторону соперника и со всего маху на него как налетит – и лапами! А тот в ответ тоже. Оба подскочат над землёй и лапами, как шпагами, друг друга поразить стараются. Орут при этом по-сумасшедшему, перья во все стороны от ударов лап, а бойцы ничего вокруг себя не видят, кроме соперников. И не важно каких, лишь бы стояли на ногах и были готовы к бою. Но не готовых там, по-моему, не было ни одного, и драка полыхала столь жаркая, что остаётся только удивляться – как это в такой кутерьме пальнюшки ещё успевали выбирать себе «суженых». Про Кольку я вообще забыл, что он есть. И все инструкции его из головы начисто вылетели; сам не заметил, как встал на колени и во все глаза за дивом этим дивным.

Вот уж где азарту-то через край било! Так через край, что даже в человечью кровь передалось. Ещё бы маленько посидел – сам бы, наверное, в драку бросился! Но Колька напомнил… О том, что он есть, напомнил. Я, чувствительно так, вдруг, ощутил его кулак под своими рёбрами и, когда в прозу жизни включился, шёпот его свирепый услыхал:

«Ты будешь стрелять или нет, мать твою за ногу?!»

Посмотрел я на братана, а он уж и щекой к прикладу прильнул, ствол ружейный сразу в четверых направил.

«Да подожди ты! – я ему. – Дай хоть малость посмотреть».

«Ну и смотри, чёрт с тобой, – Колька мне, – а я стреляю!»

И опять щекой к прикладу.

Встрепенулся я, охотничьему азарту поддался, – погоди, говорю; а сам – хвать ружьё да, не долго думая, в двух драчунов и прицелился. Пластаются «мужики» мало не «на убой», до меня никакого дела нет, а я Колькину команду жду. Уж и кончик ружья от напряжения заходил, а родственник всё не считает. Скосил я глаз в его сторону и вижу: братанова четвёрка разбежалась, ружьё он опустил и меня, на чём свет стоит, клянёт, что выстрелить не удалось, а то бы разом четверых. И до того, это, он увлёкся меня «костерить», что громче пальников у него, поди-ко, получилось. Один из «моих драчунов» голову бутылкой вытянул, прислушался и вдруг – фрррр – в воздух, будто вертолёт с места безо всякого разбега, – и мне… на шапку!!! То ли выяснить – нет ли там соперника какого небитого, захотел, то ли ещё чего у него в мозгах в тот момент было, а только обмер я, как статуя, и глаза «под потолок». Показалось. Ошибся я трохи, что пальник мне на макушку уселся. Голова моя почти что в жердь несущую упиралась, а петух на эту жердь и угнездился! Ну, так ведь жердь-то же – не бревно! Расстояние-то до пальника всё равно не велико. И как только я глаза к небу возвёл – про голову-то я уж упоминал, что она у меня в тот момент окаменела – так сразу прямо перед собой и увидел белое облако подхвостного пуха, который украшал косача сзади. Руку протяни – и можно за ноги схватить!!! Тут же на полнеба отпечаталась могучая чёрная коса тетеревиного хвоста, и в следующее мгновение глаз мой упёрся в огненно-красные брови лесного красавца. Они были до того сочны, что казалось, брызнет сейчас из них алая кровушка фонтаном, и заорёт он своей даме сердца на весь лес, что жизнь за неё положить готов, лишь бы она его выбрала!.. Но заорал не он.., заорал я. Молча так.., от ужаса душой заорал. Без звука, а от того для меня ещё сильнее и громче, потому что ощутил на своём левом плече какое-то прикосновение, а скосив глаз, аккура-а-а-ат у мочки уха увидел дульный срез братанова ружья!.. Бедному тетереву ствол, считай, чуть не в зад вставили! И это шестнадцатый-то калибр!!! И в голос бы я, наверное, заорал, самым что ни на есть благим матом, да не успел, потому что раньше того Колька сосчитал:

«Раз! Два!! Три!!!»……

…А?…. Чего?… Вы спрашиваете как у меня с той поры со слухом? Нормально у меня со слухом, ребята; «ШР – 6 метров», как пишут медики в карточке при профосмотрах. Чего?.. Как мне это удалось? А вы у Господа Бога спросите – я другого адресата не знаю – потому что вслед за моим выстрелом в тысячу раз громче ружейного грохота прозвучала братанова … осечка!!! Первая в его многолетней бабахальной карьере, а как потом, много лет спустя, я узнал, – и последняя! Что было бы с моим ухом, бабахни братаново ружьё прямо под хвост пальнику возле самой моей ушной мочки, на то у меня никакой фантазии не хватает, чтобы слова подходящие подобрать, но оно не бабахнуло! Так что с ушами у меня нынче всё нормально. А вот с лицом в тот момент изменения произошли. Потому что оно точно было похоже на рожу идиота! Как только ружьё моё рявкнуло, косач с крыши как заорёт! Да не даме сердца, а всем сородичам:

«Братцы! Нечистая! Спасайся, кто может!»

И «на крыло»!

Думаете, переводчик был нужен с косачиного? Не.., переводчик был не нужен, – ясно всё было без перевода! Ток весь моментально в воздух вместе с «токовиком» и пальнюшками, а братан мой винтом из шалашки. Другой патрон наугад схватил – бух, а пуля попалась: вув-вув-вув с воем вдогонку косачам – мимо! Колька следом; за кустами опять – бух, через секунду – бух, дальше – бух, бух, бух… Дымище!.. Бух – сзади, бух – справа, бух – спереди, – я уж и считать перестал. Минут через пятнадцать всё утихло. Патроны, наверное, кончились. Малёхочко – ломится! Как медведь валёжником трещит да через кустьё. А ещё вперёд его «мать-перемать» на всю округу! Вывалился на поляну, – морда красная, в руках пальник – доконал всё-таки – и на меня все самые «высокохудожественные» выражения обрушил. Что связался он со мной на свою голову, что четверых я ему не дал сбить, что ток разлетелся, а время – и пяти нет, что все патроны расстрелял… А я сижу на пеньке с блаженной физиономией да блаженной же улыбкой и думаю:

«Какая же сладкая музыка льётся из твоих уст! И какое же это превеликое счастье всё это СЛЫШАТЬ!!!»

Колька заметил мою кривую ухмылку и рявкнул ещё грознее:

«Чё лыбиссе?»

А я в ответ с той же юродивой гримассой:

«Я слы-ы-ы-ышу…»

«А што, – Колька мне, – ты до этого глухой, што ли, был?»

Не дошло! И смысл моих слов до него не дошёл, и то, что произошло – не дошло, и что с моим ухом произойти могло… Поглядел на меня тупо-ошалело, «прокрутил» в голове своей события в замедленном повторе, прояснилась его свирепая физиономия – осклабился. Естественной такой улыбкой, даже виноватой маленько.

«Ты уж, – говорит, – меня прости. Завёлся я… Как того пальника над твоей головой увидел – одно в мозгах: сейчас заорёт. Снимать надо. Срочно! Иначе конец току. Ни о чём другом не думал, только об этом. А как осечка вышла, я и вовсе позабыл про всё на свете».

«Это я понял».., – подхватил я, поводя вокруг головой.

Сизый дым по-прежнему густо окутывал «поле боя», застревая в сосновых ветках, и Колька вдруг громко понимающе расхохотался.

«Батько «бездымку» не даёт; пойдёт, говорит, тебе и чёрный, всё равно хлопотня одна! – давясь смехом, пояснил братан. – А «черняшки» у него до хрена – не жалко. Тем более, если толк есть».

Напарник нагнулся к ногам и поднял сражённого косача.

«Добрая будет варя, – довольно проговорил он, запихивая трофей в котомку. – Ты-то как?»

«Попал…!» – ответил я и перевёл взгляд на землю.

За пеньком, на котором я сидел, лежал поверженный мною косач. Это был крупный красивый петух в великолепном иссиня-чёрном одеянии! Каждое его пёрышко отблёскивало, как лакированное, ослепительной белизны подхвостный пух, казалось, только что был освежён чистейшей пудрой. Ярчайшие густые брови пламенели на полголовы, и только глаза покрывала белесоватая плёнка век, да на кончике клюва застыла маленькая капелька крови. Той самой, кипевшей страстью крови, которая всего несколько минут назад переполняла его разгорячённое сердце бесстрашием и отвагой. Готовностью биться хоть со всем миром, чтобы в честном этом и благородном поединке доказать, что он лучший, лучший, лучший!.. И я подумал: а что же я наделал? Ведь он, может быть, действительно был самым лучшим и красивым тетеревом стаи! Самым сильным и ловким! Самым храбрым и отважным! И я его из ружья… Да в такой-то момент! Когда он, позабыв обо всём на свете, стремился только к одному – доказать своё право на признание. Доказать на глазах у всех в открытом бою с достойным противником. А я? Да – спрятался, да – перехитрил, даже «токовик» не заметил, но ведь всё это было ДО… А потом птичьим пиром правила только одна страсть! Только азарт боя! Только стремление к победе, и никакой осторожности… Утешало одно: косач был сражён наповал. Слишком малО было расстояние, чтобы оставить птице хоть какие-то шансы. Кучно, видать, пошла дробь, и он просто упал под её коварным ударом. И вот теперь у моих ног… И вздрогнул я тогда от пережитого потрясения, от увиденной этой красоты бурного пира жизни, собственными же руками и порушенной! И щёлкнуло в сознании каким-то засовом: «Никогда больше!..»

…С тех пор стреляю только в тире. Из ружья, из винтовки, из автомата – из чего хотите готов потягаться, и смею вас заверить: хлопотно это будет – больше моего на мишени выбить. Сумеете – поздравлю. И шляпу сниму в знак признания, потому что это будет честно. А вот на току… Если попаду ещё когда, то «стрелять» буду только фотокамерой. Чтоб и другие могли увидеть – как это в природе может быть: открыто и честно! И лежачего не бить!!! Ну, какой с него соперник, если он уже лежит?! Даже птицы это понимают и до подлого удара не опускаются. Ну, а тем, кто не согласен со мной – охота, дескать, не нами это выдумано, вся жизнь на этом построена – предлагаю: повесьте чучело тетерева на берёзе в студёную пору, подманите, перехитрите косача. Сумеете, добудете охотничий трофей – ваша правда. И честнее это будет, потому что соперничество будет «на равных» – кто кого – и на душе чище.

.

МАША И МЕДВЕДЬ

Раиса Иванова, 1960

х. Большой Лог, Ростовская обл., Россия

[email protected]

Пилипенко Раиса Александровна

– Деда Федя, ты куда собрался?

– Да пойду роднички попроведаю.

– А меня с собой возьмёшь?

– Если ты готова к далёкому походу по ярам и буграм, тогда пойдём.

– Деда, а топор тебе зачем?

– Лозу рубить, да колышки вбивать.

– А хлеб ты зачем в платочек завернул, да за пазуху положил?

– Так он свежее будет.

– Деда, а я что понесу?

– Ты понесёшь лёгкую дорожку.

– Как это?

– Ну, так мне ж с тобой веселее будет, значит и путь легче.

– А давай я ещё вот этот твой складной ножичек понесу?

– Ну, понеси. Может, пригодится.

– Деда, дед, а что за палочки ты с собой несёшь?

– Это колышки вербы.

– А зачем они нам?

– Сейчас, вон в ту балку спустимся, я тебе всё и покажу.

– Ой, родничок! А ты откуда знал, что он тут есть?

– Мне мой дедушка его показал.

– А где твой дедушка?

– Нет его. Помер давно.

– А когда ты помрёшь, мне нужно будет роднички проведывать?

– Ну-у, если захочешь. Давай сейчас попьём из родничка, а то он потом немного замутится, пока мы будем его чистить.

– Деда, мы же кружку не взяли. Как будем пить?

– Ничего. Ты ладошки подставь, набери в них водички и отведай. Ну как, хороша?

– Вкусню-ющая! Весной пахнет.

– Деда Федя, ты зачем у родничка колышек вбил?

– Чтобы корни пустил и деревцем обратился. Верба вырастит, станет родник от солнышка заслонять. В тени бурьян расти не будет, так родничок дольше проживёт.

– А для чего мы поверх родника плетень городим?

– Чтоб дождевые потоки его не заилили. Из плетня лоза пойдёт в рост густой порослью и защитит.

– А лоза точно прорастёт?

– Прорастёт. Она живучая там, где вода близко.

– А без воды не прорастёт?

– Нет, без воды ничего не растёт, всё гибнет.

– Значит, воду нужно беречь?

– А как же! Без воды жизни нет.

– Деда, а сколько ты таких родничков знаешь?

– Семь.

– Тебе их твой дедушка показал?

– Нет. Он мне пять показал. Два я сам нашёл.

– А как ты их нашёл?

– Как? Да прошлой весной ходил родники проведывать, посмотрел по сторонам, прикинул в уме, где они могут жить ещё, пошёл проверить и нашёл, сначала один, а потом и второй.

– А роднички только в балках живут?

– В основном да. Ещё в лесу.

– А мы с тобой в лес идём?

– Да.

– А мы все роднички сегодня проведаем?

– Нет. Сегодня не успеем. Они далеко друг от дружки живут.

– Ты мне потом все роднички покажешь?

– Покажу, если захочешь.

– Деда Федя, а ты хлеб не потерял?

– Проголодалась?

– Ага! Немножко.

– Вот лесной родник уже недалеко. У него и перекусим.

– Деда, Дед, а ты зачем травку в пучок собираешь?

– Это не травка, это лесной чесночок. Он «скорода» называется.

– Почему скорода?

– Не знаю. Так у нас его называют.

– Ты его есть будешь?

– Буду. А ты, разве, не будешь?

– Не знаю. Я вообще-то чеснок не люблю. Он горький.

– Ну-у-у, скорода эта ещё совсем молоденькая. Она сейчас не очень горькая,

даже сладковатая. Давай сполоснём её в родниковой водичке, да с хлебушком и отведаем.

– Деда, а почему в лесу хлеб такой вкусный, особенно со скородой?

– Потому что аппетит нагулялся. Не торопись, ешь потихоньку. Нам спешить некуда. Перекусим, отдохнём и до дому повернём.

– Деда, а ты мне на обратном пути сказку расскажешь?

– Если хочешь, то расскажу.

– А какую сказку?

– Про Машу и медведя.

– У-у-у-у! Эту сказку я знаю.

– Так я тебе её по-другому расскажу.

– Как это?

– А вот так. Пошли как-то Маша и медведь роднички попроведать.

– Это мы с тобой, что ли? Я Маша, а ты медведь!? Здорово! А можно, я тебе буду подсказывать?

– Можно. Только ты складно подсказывай.

– А какой у нашей сказки будет конец?

– Не знаю. Как получится. Может, Маша вырастет, уедет и забудет, и про роднички, и про медведя.

– Деда Федя, а я тебя всегда-всегда буду помнить.

– Ну, коли так – спасибо.

– И тебе спасибо.